- Там внизу, в домах, кто-то живёт?
- Там давно никто не живёт..
- А где все?
- А все умерли..

Мы стоим на склоне холма и разговариваем с мужчинами, которые заняты уборкой подсолнечника. Внизу хорошо видна долина - пустынное пространство серой травы с островками зелени - это дома, заросшие со всех сторон старыми акациями. Деревья вдвое выше построек и живые.

Перед тем как отправиться на поиски покинутого мест, мы составили карту, основанную на данных переписи населения Республики Молдова. Информация о многих населённых пунктах исчерпывается 2004-м годом, но этого достаточно чтобы понять тенденцию. Мы отметили сёла с наименьшим количеством жителей и оказалось, что чаще всего такие населённые пункты встречаются в северной части страны. Выбрав велосипеды в качестве основного транспортного средства, мы начали соединять точки на карте, старательно игнорируя асфальтовые дороги, фиксируя следы депопуляции и пытаясь найти село, в котором больше никто не живёт.

В Гавриловку мы попали на третий день поисков. 15 лет назад перепись зафиксировала здесь 4 человека. Комбайнёры вспоминают, что село перестало существовать примерно 12 лет назад.

— Кто помоложе - переехал в Григорьевку, километров 15 отсюда. Это польское село, там католики живут. А в Гавриловке, в основном украинцы жили. Им поляки близки по духу, поэтому кто мог - туда перебрались. А в последние годы здесь всего несколько стариков оставалось.

(Такие отсылки к различным этническим группам, даже в бытовых разговорах, не случайны. Молдова всегда была пограничной территорией и мультикультурное разнообразие свойственно многим её районам. На севере страны, помимо основного молдавского этноса, многочисленны сообщества украинцев, поляков, русских-староверов, ромов, а так же смешение религий, культур и национальностей в абсолютно произвольных пропорциях.)

Мужчины показывают на один из ближайших домов, скрытых в акациях. Они говорят, что в нём жил старик - один из последних, кто здесь оставался. А так же смутно вспоминают, что в это же время, в последние годы существования Гавриловки, на другом конце долины, у озера, жила старая женщина. История о двух старика - мужчине и женщине, которые живут на разных концах умирающего села, среди тихого локального апокалипсиса, звучит в духе магического реализма и вызывает желание скорее спуститься к домам и найти следы этих событий.

Комбайн делает круг по холму и подъезжает к трактору с прицепом. В прицеп сыпется густая черная масса семечек. Шелухой от такой таких семечек забита вся комната в доме, на который указали комбайнёры. Огромная куча - по пояс заполняет всё пространство пола. Скорее всего это мыши натаскали с полей.

Ходим по комнатам собирая ту материальность, что остаётся от человеческой жизни, то, что выдержало испытания погодой и временем: глиняный горшок, аллюминевая вилка и тарелка, пузырёке от "Тройного" одеколона, циферблат от часов "Ракета", свеча и красного цвета почётная грамота, с профилем Ленина на обложке. На подоконнике лежит советский военный погон и открытка - Поздравление ветерана "К 40-летию окончания Великой Отечественной Войны". Пафос официальных слов, обгрызанная мышами и пожелтевшая от воды бумага и информация о владельце дома - Штега Варфоломей Павлович. Всё найденное мы располагаем на куче шелухи и фотографируем , как сумму сохранившегося, как детали, по которым можно домыслить историю этого места, как мемориал последнему мужчине села Гавриловка.

Снаружи доносятся звуки колокольчиков. Потом блеянье oвец и коз. Мужчина с собакой идёт позади. Его зовут Жора, он работает пастухом и целый день ходит со стадом по этим пустынным пространствам, по холмам и долинам. Овчарка Дик ходит с ним.

— Кх, я в селе, в Копаченах живу зимой. А сезон здесь, недалеко - в овраге. Там с овцами живу. Там маленькая ферма - я и охранник и пастух у этих овец. Работа? Нормальная работа. Скучно? Нет, мне не скучно. Не бывает скучно.

Из разговора мы узнаём, что давно, ещё до революции, эти земли принадлежали помещику, который называл деревни, строившиеся на них, именами своих детей. Отсюда здесь появились Антоновка, Петровка, Григорьевка и наша Гавриловка - в честь сыновей и Евгеньевка - в честь единственной дочери.

Жора не спрашивает кто мы и что мы здесь ищем. Он смотрит то на нас , то на овец, то на горизонт, к которому эти овцы идут. Потом свистит Дику и неспеша идёт за стадом. Скоро они скрываются за холмами.

Один за другим мы осматриваем каждый дом. Когда-то это были хорошие, большие постройки. Саманный кирпич - смесь соломы и глины. Побеленные стены всё ещё сохраняют аккуратность пространства. Внутри большие печи на несколько комнат. Они покрыты керамической плиткой или окрашены в яркие цвета, с духовками и лежанками. Есть сараи для скота, чердаки для сена. В некоторых домах прогнила и рухнула крыша или обвалилась часть стены. Дожди, снега, ветра, животные и растения ускорили процесс распада этих структур.

Другие строения напротив выглядят герметично законсервированными. Двери закрыты либо снаружи на ключ, либо с помощью хитрой системы проволочных крючков - изнутри. Порой они просто придавлены котельцами - прямоугольными белыми камнями пильного известняка, популярного в Молдове для строительства или хозяйственных нужд. Мы отодвигаем эти камни и проникаем внутрь, либо залазаем через окна, чердаки или отверстия в стенах.

Старая мебель, обрывки газет, предметы быта и хозяйства. Объекты, больше не выполняющие свои функции и превратившиеся в участников и свидетелей прошлой жизни. Мы оставляем следы своего присутствия на слое пыли. Переставляем объекты и группируем их в композиции, передающие наши ощущения от нахождения в этих пространствах. Толстые стены и заросли акаций вокруг домов изолируют от внешних звуков, ориентиров для определения времени не существует. Только щелчки фотокамеры определяют наш персональный ритм.

Внутри домов свет вытесняется сумерками. Вечереет. Мы слышим приглушенный звук мотора снаружи. По некогда главной улице села, а сейчас просто пыльной степной дороги, едет небольшой трактор-тягач с прицепом загруженным дровами. Трактор останавливается напротив нас и мы подходим познакомиться с водителем. Его зовут Василий и он рассказывает, что у него небольшая ферма в одном из оврагов.

— У меня там живёт работник. А я каждый вечер возвращаюсь в село, в Копачены. Когда-то вся земля здесь была колхозная, Колхоз 22 Съезда КПСС. В него входило 5 сёл. Сейчас на этой земле работают мелкие фермеры, такие как я. В основном сезонные работы. У меня 5 бычков, несколько сараев - вот и всё хозяйство. В советское время здесь было больше ста домов, а сейчас на всю долину 3 фермера кое-как существуют. Я вот думаю, может страусов завести? Климат - то меняется.

Василий спешит - до темноты ему нужно в своё село. Напоследок он показывает на лес, который начинается за селом, с противоположенной стороны долины. Он говорит, что там есть заброшенный пионерский лагерь, в нём по очереди живут два сторожа.

— Дядя Ваня и Виктор. Спросите у них по поводу ночёвки, а то на улице тут не стоит оставаться. Диких зверей полно, да и вообще... Доедете до конца села и у пересохшего озера направо, дорога в лес поднимается. Вам по ней. Увидите домики на поляне - это лагерь.

У обочины встречаются ржавые плакаты о защите природы и пользе отдыха. Дорога приводит к воротам. За ними заросшее футбольное поле и ряд типовых домиков у опушки леса. У последнего домика, реагируя на наш приход, начинают лаять собаки. Подъезжаем к крыльцу, с которого к нам спускается мужчина.

- Дядя Ваня?
- Дядя Ваня.
- Здравствуйте! Нам сказали что здесь можно остаться на ночёвку. Можно мы поставим палатку на территории лагеря?
- Палатку? А в доме вам что, не нравится?

Дядя Ваня коротко распрашивает кто мы и откуда. Несколько дежурных вопросов и он сообщает, что оставит нас в этом доме - сторожке, единственном жилом помещении в лагере.

— В холодильнике есть колбаса, виноград. Хлеб, вода на столе. Я поеду к себе в деревню - вон она, на горизонте, где огоньки горят. Это Владимировка. А вы здесь хозяйничайте, располагайтесь. Главное фонарь на улице не выключайте - пусть всю ночь горит. И дверь изнутри закройте. А утром к вам приедет Виктор. Мой сменщик.

Мужчина уходит в темноту, оставляя нас с собакой Софикуцей, которая сидит на цепи у двери и собакой Рыжим, который тут же убегает в лес. Внутри дома работает телевизором. У него испорчены цвета и поэтому всё имеет зелёный оттенок. Идёт передача "Поле Чудес".

Виктор появляется ранним утром. Он не знает о нашем присутствии, но совсем не удивлён.

— А что вы здесь можете взять? Тут особо ничего нет. Мы в основном от своих охраняем - чтоб шифер не забрали, стёкла, чтоб на камень не разобрали дома. Что я, что дядя Ваня скоро на пенсию должны выйти, а пока тут подрабатываем, хоть какую-то копейку иметь. Да и жалко это место. Если бросить, то всё - уже никогда сюда жизнь не вернётся.

Виктор говорит, что местная администрация мечтает продать этот лагерь, но кажется, что купить здесь могут уже только землю. За 12 лет запустения, дома просели, фундамент лопнул, стены потрескались настолько, что их вряд ли восстановить. Всё зависло в неопределённом состоянии. И никто не верит в то, что это как-то разрешится, эти люди просто год за годом выполняют своё послушание, чем-то похожее на религиозное. Два почти пенсионера, охраняющие лагерь, построенный для пионеров.

- Я всю жизнь водителем КАМАЗа был, дальнобойщик. Сейчас уже здоровья не хватает для такой работы. А здесь тихо, спокойно - как в санатории. Зимой трудно бывает, когда всё снегом заметёт. Приходится в ручную чистить дорогу, идти пешком. Снег, метель - не важно. Мы здесь должны быть, охранять лагерь.

Виктор рассказывает, что лет 10 назад в долине появились предприниматели. Они взяли озеро в аренду и вели разговоры о покупке лагеря.

- Но оказалось, что они просто дельцы были, аферисты. Выкачали всю воду из озера, выгребли всю рыбу...и пропали, а озеро не восстановилось. Теперь это не озеро, а болото. Гниёт и воняет на всю долину. А раньше там дети из нашего лагеря каждый день купались. Это были в основном дети из окрестных сёл, но не только - из Белоруссии много ребят приезжало. Здесь лодка была своя, катались ребята с вожатыми. Красота!

Виктор провожает до ворот и ещё некоторое время смотрит как наши велосипеды спускаются к озеру. Вернее к тому, что когда-то им было. Сейчас это похоже на небольшую солевую пустыню. Белая кристаллическая корка достаточно плотная чтобы по ней ходить, вокруг стоит запах гниющих растений.

На берегу мы замечаем ещё один заброшенный дом. Это крайнее строение бывшей Гавриловки. Просторный двор, хозяйственные помещения и веранда. Можно представить как раньше с неё открывался живописный вид на водоём и окрестные холмы. Через одно из выбитых окон мы попадаем внутрь и сразу понимаем что это тот самый "женский" дом, о котором мы слышали вчера.

Швейные принадлежности, изъеденные временем гобелены и одежда, приспособления для обработки овечьей шерсти и кухонная утварь. На одном из столов мы находим книги, какие-то бумаги и открытку - поздравления с 8-м мартом. Из подписи адресату становится известно имя хозяйки дома - Кифорюк Евдокия Георгиевна. Здесь же "Трудовая книжка колхозника", в ней - "трудодни" за уборку свеклы и табака. Тетрадь по полит. экономии. Тема урока: "Общественное производство и его две стороны - производительные силы и производительные отношения". Бюрократия жизни, которая порой долговечнее самой жизни. Всё время, пока мы рассматриваем найденные объекты, со стены на нас смотрит портрет Евдокии Георгиевны в молодости. Почему-то в этом доме мы чувствуем себя незваными гостями.

Последнее место, которое мы хотим посетить перед тем, как покинуть долину и вымершую Гавриловку - кладбище. Вдалеке, у колодца, видна фигура человека. Когда мы подъезжаем ближе, то узнаём вчерашнего фермера Василия. В этой долине люди появляются и исчезают странный образом. Смотришь - вроде никого, а потом - раз и кто-то появился. В голове рождаются образы неопределённых сущностей, которые зачем-то перемещаются по постапокалиптическим пустошам. Но когда подходишь, смотришь на человека, начинаешь говорить, то весь этот морок улетучивается. На деле это оказываются довольно открытые, дружелюбные люди из соседних деревень. У них свои ежедневные задачи и хлопоты, составляющие ритм этой реальности.

- Когда твоя жизнь связана с землёй, работа всегда есть и никогда не бывает скучно. Конечно, раньше когда здесь был колхоз - совсем другие скорости были. Люди постоянно новые приезжали, была очередь из желающих работать в этом колхозе. Председатель давал испытательный срок и кто не справлялся , ленивый там был, пьющий - он не церемонился - отправлял восвояси. А сейчас? Вон, на кладбище иногда люди приезжают - родственников своих проведать.

Василий показывает на холм над Гавриловкой. Там находится кладбище. В Молдове очень часто кладбища находятся над селом. Из-за этого создаётся впечатление, что мёртвые как-бы наблюдают за живыми. А живые знают, что все твои предки смотрят на то, как ты проживаешь свою жизнь, что хорошего и плохого делаешь. Что-то вроде коллективной совести.

На кладбище мы понимаем, что мёртвые остались, а живых нет. Смотреть не на кого. Мёртвые смотрят на пустые дома. Некоторые кресты украшены пластиковыми цветами, видно, что эти могилы навещают. И от этого они выглядят живее, чем деревня внизу. Ситуация перевернулась. Но это не производит тяжёлого и гнетущего впечатления. Просто, как это часто бывает, встреча со смертью вызывает размышления о смысле жизни. Мы почти не говорим. Немного сидим у забора кладбища и покидаем долину.

P.S

Мы продолжаем не спеша пересекать Молдову с запада на восток, старательно избегая асфальта и крупных населённых пунктов. То, что называют депопуляцией часто похоже на отлив, когда морская вода уходит и остаются предметы, обломки предметов. Объект теряют своё назначение и функцию и становится памятником самому себе. Мы ориентируемся по таким приметам. Заброшенные фермы похожи на корабли выброшенные на отмели. Бетонные каркасы теплиц, на скелеты китов. Колодцы без воды - это уже просто отверстия в земле. Деревья которые побеждают бетон прорастая сквозь дома.

Мы ночуем в палатке посреди пустынных мест, в сухой траве, между кустарниками шиповника или акации. Нету чувства заброшенности, нету чувства драмы..есть чувство того, что просто многое поменялось и продолжает меняться. Сама структура жизни на этих территориях. На смену многолюдным колхозам - приходят фермы, на смену сёлам - одиночки эко-поселенцы, как добровольные Робинзоны, ушедшие в эти пространства от тоталитарности городов. И время, каким мы его ощущаем в городе, меняет свои свойства. Постепенно мы сами начинаем ощущать себя странниками этих земель. Такими, как пастухи или Исусы, которые раскинули свои руки на перекрёстках пыльных молдавских дорог.